Неточные совпадения
В этот день он явился
в класс с видом особенно величавым и надменным. С небрежностью, сквозь которую, однако, просвечивало самодовольство, он рассказал, что он с новым учителем уже «приятели». Знакомство произошло при особенных обстоятельствах. Вчера, лунным вечером, Доманевич возвращался от знакомых. На углу Тополевой улицы и
шоссе он увидел какого-то господина, который сидел на штабеле бревен, покачивался из
стороны в сторону, обменивался шутками с удивленными прохожими и запевал малорусские песни.
Стороной, около
шоссе, тянулись вереницы богомольцев
в Почаев; ковылял старый еврей с мешком — разносчик своеобразной (впоследствии запрещенной) еврейской почты; тащилась, шурша по щебню, балагула, затянутая сверху пологом на обручах и набитая битком головами, плечами, ногами, перинами и подушками…
Мы миновали православное кладбище, поднявшись на то самое возвышение дороги, которое когда-то казалось мне чуть не краем света, и откуда мы с братом ожидали «рогатого попа». Потом и улица, и дом Коляновских исчезли за косогором… По
сторонам тянулись заборы, пустыри, лачуги, землянки, перед нами лежала белая лента
шоссе, с звенящей телеграфной проволокой, а впереди,
в дымке пыли и тумана, синела роща, та самая, где я когда-то
в первый раз слушал шум соснового бора…
Зевая, почесываясь и укоризненно причмокивая языком, Ибрагим отпер двери. Узкие улицы татарского базара были погружены
в густую темно-синюю тень, которая покрывала зубчатым узором всю мостовую и касалась подножий домов другой, освещенной
стороны, резко белевшей
в лунном свете своими низкими стенами. На дальних окраинах местечка лаяли собаки. Откуда-то, с верхнего
шоссе, доносился звонкий и дробный топот лошади, бежавшей иноходью.
— Что?! — заревел он таким неестественно оглушительным голосом, что еврейские мальчишки, сидевшие около
шоссе на заборе, посыпались, как воробьи,
в разные
стороны.
Тополи, окаймлявшие
шоссе, белые, низкие домики с черепичными крышами по
сторонам дороги, фигуры редких прохожих — все почернело, утратило цвета и перспективу; все предметы обратились
в черные плоские силуэты, но очертания их с прелестной четкостью стояли
в смуглом воздухе.
По другую
сторону шоссе верстах
в двух купили участки земли и построили дачи профессора А.А. Мануйлов и Н.А. Мензбир.
Дача, куда меня звала Дося, была
в лесу, направо от московского
шоссе, недалеко от бывшей дачки Урмановых. Дача была большая, но
в ней зимой жили только два студента, занимавшие две комнаты. Она была
в стороне и представляла то удобство, что
в случае надобности жильцы открывали другие комнаты, и тогда помещалось сколько угодно народу. Там часто происходили наши тайные собрания.
Дернуло спину, потом вдавило живот — и ровно застучали колеса по белому камню: въехали на
шоссе. Лошадь пошла шагом, и сразу стало тихо, светло и просторно.
В лесу, когда мчались, все казалось, что есть ветер, а теперь удивляла тишина, теплое безветрие, и дышалось свободно. Совсем незнакомое было
шоссе, и лес по обеим
сторонам чернел незнакомо и глубоко. Еремей молчал и думал и, отвечая Колесникову, сказал...
Помню, как однажды вечером они собрались кататься и я помогал ей сесть на велосипед, и
в это время она была так хороша, что мне казалось, будто я, прикасаясь к ней, обжигал себе руки, я дрожал от восторга, и когда они оба, старик и она, красивые, стройные, покатили рядом по
шоссе, встречная вороная лошадь, на которой ехал приказчик, бросилась
в сторону, и мне показалось, что она бросилась оттого, что была тоже поражена красотой.
На краю города,
в стороне от
шоссе, стоит грязное двухэтажное здание с маленькими окнами
в решетках. Поздним вечером к железным воротам подкатил автомобиль, из него вышли двое военных и прошли
в контору.
В темной конторе чадила коптилка, вооруженные солдаты пили вино, пели песни.
Проехали. Катя еще раз оглянулась на лошадь. По ту
сторону оврага, над откосом
шоссе, солдат с винтовкою махал им рукою и что-то кричал, чего за стуком колес не было слышно. Вдруг он присел на колено и стал целиться
в линейку. Катя закричала...
Не спеша, они сошли к мосту, спустились
в овраг и побежали по бело-каменистому руслу вверх. Овраг мелел и круто сворачивал
в сторону. Они выбрались из него и по отлогому скату быстро пошли вверх, к горам, среди кустов цветущего шиповника и корявых диких слив. Из-за куста они оглянулись и замерли: на
шоссе, возле трупов, была уже целая куча всадников, они размахивали руками, указывали
в их
сторону. Вдоль оврага скакало несколько человек.
Трое остальных шли по
шоссе Камер-Коллежского Вала и пели «По морям». Ветер гнал по сухой земле опавшие листья тополей, ущербный месяц глядел из черных туч с серебряными краями. Вдруг
в мозгах у Юрки зазвенело, голова мотнулась
в сторону, кепка слетела. Юрка
в гневе обернулся. Плотный парень
в пестрой кепке второй раз замахивался на него. Юрка отразил удар, но сбоку получил по шее. Черкизовцев было человек семь-восемь. Они окружили заводских ребят. Начался бой.
Здесь также телеграф был разорван, и повстанцы остановились для ночлега
в кирпичном заводе близ деревни Залотьи,
в стороне от
шоссе, верстах
в тридцати с небольшим от Могилёва и верстах
в пятнадцати от Старого Быхова.
С другой
стороны, то есть со
стороны прилегавшего
в полутора верст от усадьбы почтового
шоссе, к дому вела прекрасно убитая щебнем дорога, обсаженная деревьями и представлявшая чудную прямую аллею, оканчивающуюся воротами, ведущими во двор к громадному стеклянному подъезду.
Еще более удовольствия этим художникам было смотреть, как дилижансы спускались с той
стороны, с Батавина взвоза, как они, скрипя по
шоссе заторможенными колесами, швыряли из
стороны в сторону подорванных коренников.
Ведь если со
стороны поглядеть, как я по
шоссе маршировал и весьма храбро собирал цветочки, так ведь истинный дурак, трус и подлец, а я себя не на шутку умным почитал: как же — и телегу достал, и вот детей спасаю, и
в кармане у меня корка… не как-нибудь, а с запасом человек!